ШТЕФАН 'ИЕРУСАЛИМ' РИОРДАН, 37

29.10.1980

фарго

формально женат

[float=right][/float] Мать ловит Дорана рядом с бродячей кошкой, которой каждое утро выставляла блюдце с молоком. Кошка дохлая, что неудивительно: у нее кишки наружу и на шее затянут шнурок от кроссовка. Доран называет это неизбежным следствием своих научных экспериментов, но мать не оценивает.
Штефан плохо понимает, в чем проблема. Они все видели, как Блант кидает в кипяток живых раков, и как бьется сонная рыба, когда ей вспарывают брюхо. Обсудив с Дораном и Фредди, чем убийство кошки может принципиально отличаться от сомнительных кулинарных изысков матери, он приходит к выводу, что кошку, по всей видимости, нужно было подать на стол.

За исключением этого неприятного происшествия, жизнь Штефана в Фарго прекрасна и замечательна. Как и любой нормальный ребенок, он играет, спит, жрет и познает мир (последний пункт непросто отличить от третьего, потому как жрет Штефан положительно все). А потом выясняется, что он — не самый младший сын своего отца; на стороне у Джеймса находят еще одного, и все идет по пизде.

Блант кричит, швыряется статуэтками и, ногами утрамбовав в чемодан десяток платьев, тащит сыновей к такси. Штефан не особо верит в то, что пунктом назначения окажется Диснейленд, но реальность оказывается намного хуже его самых осторожных предположений: мать привозит их в Канаду.
— То есть, в Фарго было недостаточно холодно?
— Заткнись.

Новый папа ему, впрочем, даже нравится. Штефан принимает в дар плитку бельгийского шоколада и паззл на тысячу деталей. Полчаса спустя Блант, пропустившая момент знакомства двух одиночеств, отбирает у сына недоеденную мозаику и красочно поясняет супругу, где именно он повернул не туда. Киран виновато сопит, вздыхает и страдает. Штефан страдает тоже, но по другим причинам.

— Еще раз меня тронешь, и я тебе спину сломаю.
— Да что ты говоришь, утырок!Врачи сообщают, что у Дорана всего-навсего трещина в копчике. Блант плачет от счастья (она думала, что после полученной травмы сын навсегда останется инвалидом). Штефан слегка разочарован. Им с братом нужно о многом поговорить.

На все лето Блант отправляет их к дяде в Сан-Франциско: Джеймс откидывается от передозировки спидбола еще в восемьдесят седьмом, а с Бобом у нее всегда были неплохие отношения, и тот согласен присмотреть за тремя малолетними идиотами. Так братья оказываются в компании слегка поехавшего ветерана вьетнамской войны, который рассказывает им истории — одну охуительнее другой, — преимущественно про чьи-то оторванные конечности. Доран не выказывает особого интереса. Фредди внимательно слушает. Штефан в восторге.
— В смысле, ты запихнул ему дуло прямо в...
— А потом еще и выстрелил, сынок!

— Просто оставим его там и сожжем этот ебучий сарай.
— Ну да. И никто даже не спросит, какого хера тут случилось, да?
— А ты что, предлагаешь в участок его притащить? Гляньте, мы тут запиздили одного хиппи, но, вообще-то, он сам виноват! «Что вы говорите? Оскорбил дядю Боба в день Независимости? Оправданы!» Так, блядь, ты себе это представляешь?
— Заткнись.

Штефан и Фредди уходят служить вместе. Доран только крутит пальцем у виска (он не понимает, как можно отказаться от университета в пользу армии), но почти не критикует: они все уже достаточно взрослые, чтобы признавать чужие увлечения. Кому-то нравится держать в руках скальпель, кому-то — винтовку. У них гораздо больше общего, чем может показаться на первый взгляд, и дело даже не в убитом хиппи.
Хотя и в нем тоже.

Сегодня опять произошло нихуя — воображаемый дневник Штефана, распределенного на службу в Окинаву, напоминает хроники камня в лесу. За четыре года он покрывается плесенью от отчаяния, заключает второй контракт и проходит отбор прямиком во вторую дивизию корпуса морпехов; вписывает себя в историю, будучи участником операции «несокрушимая свобода» и одним из тысячи американских солдат, которые первыми ступили на афганскую землю. Там дела идут значительно веселее. Когда начинается иракская война, Штефан присылает Дорану полароиды с короткими записками.
«моя любовь к тебе не имеет границ, солнышко»
«...ты что, выложил сердечко из военнопленных?»

В двадцать шесть он возвращается домой, избежав, как и многие другие, трибунала.  Издевательства над заключенными абу-грейб сходят Штефану с рук, но оставаться в Ираке, где после череды скандалов начинают закручивать гайки, он больше не хочет: нет веселья — нет резона. Из мутных писем Дорана он улавливает, что в Канаде творится нечто интересное, и не ошибается в своих предположениях.

Разобраться в семейных делах оказывается непросто. Штефан быстро выясняет, что он не создан для деловых переговоров. С другой стороны, у него отлично получается решать спорные вопросы путем ненавязчивого рукоприкладства. Чаще всего.
— Какого хера ты творишь?!
— Он хотел наши деньги!
— А мы хотели его товар!
— Но теперь у нас есть его товар, а деньги отдавать не надо. Не вижу проблемы.
— Твою мать, Штефан, нельзя убивать деловых партнеров просто так! Это противоречит культуре ведения бизнеса!

Мари Франсуа говорит, что шутки у него дурацкие. И рожа дурацкая. И вообще, ей нравятся парни, которые ходят в библиотеку, а не в тренажерный зал. Штефан пожимает плечами и оформляет читательский билет. Пока Мари, сдерживая злость, пытается конспектировать какой-то учебник, он качается на стуле и строит из книг зиккурат. Она говорит, что скорее повесится, чем переспит с ним. Он думает, что организовать второе можно и без ее согласия, а дальше пусть накидывает петлю на шею, раз такая умная. Мысли Штефана редко расходятся с делом.

Свадьба напоминает попытку сыграть «к элизе» на рассохшемся фортепиано: мелодия вроде красивая, а звук все равно пиздец. Мари шатается, перебрав крепленого вина, лезет влажными ладонями под его футболку и не сразу замечает идущую носом кровь — пристрастившись к кокаину, быстро привыкаешь к чему-то подобному. Немногочисленные подруги в ужасе переглядываются. Ее родители и вовсе не появляются — после того, как Мари бросает учебу, отношениям с семьей приходит конец. Штефан ничего необычного не замечает. Ему все нравится.

Через три недели Мари пытается покончить с собой. Еще месяц спустя — с ним. Перепады ее настроения похожи на обезумевшую синусоиду, которая периодически прикидывается мертвой петлей. Доран хмурится и качает головой: он тоже не понимает, в чем ее проблема. Фредди оказывается чуть более проницательным.
— Может быть, она психует, потому что ты ее изнасиловал?
— Бля, это было год назад. Кто в здравом уме станет обижаться целый год?

Утром 29 октября 2011 года Мари будит его поцелуем в щеку и поздравляет с днем рождения. Штефану тридцать один, их браку — чуть больше трех лет, скандалы остались в прошлом, а от Мари пахнет ванилью и яблоками, и нос у нее опять перепачкан, только на этот раз в муке.
«Никаких сюрпризов и подарков до вечера, пока не вернешься домой». Штефан помнит ее слова, и смех, и запах, и выражение теплых зеленых глаз — все это он раз за разом прокручивает в мыслях, пытаясь понять, что, все-таки, случилось.
(куда она делась?)

Вечером того же дня его встречает пустой дом. Вещи Мари — до последней заколки, — лежат на своих местах. Одежда висит в шкафах, сумка со всем содержимым валяется в прихожей, ключи от машины тоже остаются на полке. Мари исчезает, оставив документы, кредитки и читательский билет. Полицейские эксперты не находят ровным счетом ни-че-го. Семья Риорданов, хотя и тратит несоизмеримо больше ресурсов на поиски, тоже терпит неудачу.
— Ты боишься, что ее убили, или ты бесишься, что она сбежала? Только честно?
— Заткнись.

Хобби превращается в навязчивую необходимость. Штефан решает две загадки параллельно. Как эту суку могли пришить, не оставив следов? Как эта сука могла слинять, не вызвав никаких подозрений? Судя по всему, детектив из него такой себе — когда некого избить ради правильных ответов на свои вопросы, расследование заходит в тупик. Он ненадолго приходит в себя, лишь когда на горизонте появляется новая проблема: Киран описывает детали скупо, но от произнесенных цифр Штефану становится хорошо и весело.
Значит, Ларс Фрост решил наебать их на полмиллиона.
(звучит как приглашение на вечеринку, которую они с братьями не могут пропустить)

Следы Фроста теряются где-то в Норвегии. Штефан хорошо понимает, что с такими деньгами можно залечь на дно лет на десять (с аппетитами Ларса — пять), но не может отказаться от удовольствия навестить его сестрицу. Разумеется, Лисбет Фрост не знает ровным счетом ничерта. Иначе было бы скучно.

гетеро

калечит людей за деньги и просто так

tom hardy