масквелл 'макс' фрост 36
наемник х телепатия
charlie hunnam
политические взгляды: | способность: |
Максу семь с половиной лет. Раздолбанный трейлер, служивший ему домом, поднимается высоко в небо, как в сказке, которую мать читала на ночь Эмилии. Сестра восторженно мычит, прижавшись носом к стеклу пикапа: ей нравится история о Дороти и добром волшебнике Гудвине, и она совсем не хочет в спешке уезжать, спасаясь от взбесившейся стихии. Макс, в отличие от нее, ничего не имеет против.
В виду он имел этого волшебника и ебучий Канзас.
Несколько недель они живут в спортивном зале закрытой по такому случаю школы. Семьям, которые лишились имущества и даже домов, оказывают посильную помощь местные власти, но вопрос денежных компенсаций ими не рассматривается: пострадавших слишком много, чтобы можно было предложить им что-нибудь помимо оранжевого одеяла, бутербродов и термоса с кофе. Эмилия капризничает, Макс помирает от скуки. Мать смотрит новости, протолкавшись к единственному работающему телевизору, и мрачнеет с каждым днем.
Возвращаться нет смысла: некуда, ничего не осталось. В Юте их привечают дальние родственники («ты ведь понимаешь, что это временно, Агнес?» — мать вымученно улыбается и кивает); Макс идет в новую школу, сестра целыми днями болтается где-то, предоставленная сама себе. Будущее остается туманным и неопределенным, расплывчатым.
Несколько месяцев спустя вежливость сменяется настойчивыми намеками, а к концу зимы их впервые открыто просят убраться куда подальше. До скандала не доходит лишь потому, что оба ребенка — и Макс, и Эми, — практически одновременно заражаются неизвестным вирусом. Или не вирусом: медики разводят руками, умалчивая о явной пандемии, не торопятся с диагнозами и готовы назначить все подряд, лишь бы избежать неудобных вопросов. Эмилия ноет от жара и страха. Макс держится чуть лучше, но ему тоже страшно.
Трехдневная агония проходит, как появилась — черт знает почему. На всякий случай их еще некоторое время наблюдают в госпитале; убедившись в том, что рецидива не будет, выписывают на радость измотанной матери. Лечащий врач улыбается и гладит Эмилию по голове. В какой-то момент его ладонь соскальзывает ей на плечо и движется ниже. Кроме Макса, этого никто больше не замечает.
Мать выволакивает его из комнаты и бьет наотмашь. Макс категорически не согласен — она сама захотела! — но вид зареванной сестры говорит не в его пользу. Обида растет вместе с недоумением (он помнит, что ему было интересно, но, оказавшись вдали от Эмилии, перестает понимать, почему). Наедине их больше не оставляют. Пропадая поочередно на двух работах, мать поручает Эми заботам престарелого дядюшки Энджи и наказывает ему не спускать с нее глаз. Энджи подходит к своим обязанностям ответственно — вплоть до того, что всеми правдами и неправдами старается выгнать Макса поиграть на улицу; желательно, до позднего вечера.
Врачи констатируют многочисленные разрывы и повреждения внутренних органов. Эмилия проводит в клинике почти три месяца; за это время Энджи успевают упечь за решетку, а Макса — реабилитировать в общей шумихе. Когда терапия исчерпывает себя — физически Эми почти здорова, детские же психологи не могут ничем помочь, — ее возвращают домой. Советуют именитых специалистов, на которых у них нет денег, пожимают плечами, опасаются делать прогнозы.
Она дергается, когда к ней прикасаются, и через истерику позволяет себя накормить; еженедельный прием ванны превращается в испытание. Мать курит по две пачки в день и начинает утро с бутылки дешевого вина. Макс чувствует себя глубоко лишним на этом празднике жизни — он наотрез отказывается понимать, почему сестра так себя ведет, но задавать вопросы не видит смысла: Эмилия не произносит ни слова с тех самых пор, как.
Позже Макс вновь не может объяснить себе, что произошло. Он всего лишь хочет, чтобы Эми перестала кричать и заткнулась. Успокоилась.
(на ее запястьях остаются следы его пальцев)
Стены спальни, предметы мебели, остопиздевшие обои в мелкий цветочек меняются на клетку больничного кафеля. Эмилия сидит на кушетке, съежившись под простыней, и медленно поднимает голову, когда Макс подходит ближе; жалуется взахлеб — ей страшно, ей так страшно, она не может никуда уйти и, кажется, останется здесь навсегда.
Вытащить ее у него так и не получается; все, что он может — спонтанно навещать Эмилию в тюрьме, выстроенной ее собственным подсознанием. Единственный раз, когда Макс пытается рассказать об этом матери, оборачивается грандиозным скандалом. Даже несмотря на новости о «сверхах», которые постоянно крутят по федеральным каналам, она не может поверить, что ее собственный сын владеет какими бы то ни было способностями. Сама мысль об этом, кажется, причиняет Агнес невыносимые страдания: ее дети обязаны быть нормальными.
(я выбью из тебя эту дурь, маленький уродец)
(я ее выбью!)
НЕТ.
Макс хочет оставить ее вместе с Эмилией, внутри искореженного разума маленькой пострадавшей девочки. К счастью то ли для матери, то ли для Эмилии, у него не получается: сил хватает лишь на короткую стихийную демонстрацию, после которой Агнес начинает обходить его стороной по внушительному радиусу.
(чудовище)
(какое же ты чудовище!)
Дом вспыхивает практически моментально. Он плохо помнит, как просыпается и выбирается на улицу. В памяти отпечатывается дверь, ведущая в спальню Эмилии, оплавленная краска и раскаленная металлическая ручка, от которой на ладонях остаются волдыри. Макс не может спасти сестру. Все, что он может — это сидеть на траве, наблюдая за пожарными, которые пытаются унять огонь. Соседи подтверждают основную версию, в один голос утверждая, что Агнес Фрост свихнулась из-за случившегося с ее дочерью. Говорят, в последние дни она только и делала, что шаталась в округе, шепча что-то про избавление от скверны.
Вот и избавилась.
Макс меняет одну foster family на другую, стараясь скрывать, кем является на самом деле. Опекуны отказываются от него с завидным постоянством: каждые полгода проблемного, мрачного, замкнутого подростка вежливо возвращают обратно государству; просят взамен кого-нибудь нормального и без чемодана внутренних демонов. Приемным родителям нужны очаровательные улыбчивые дети, по самые гланды благодарные за любое проявление заботы (Макс чеканит эти слова в лицо Синтии, с удовольствием наблюдая за тем, как ее лицо теряет цвет; даже хлесткая пощечина не портит момент его триумфа — сука сама нарывалась на разговор по душам, разве нет?).
Держать себя в рамках надоедает довольно быстро. Он хочет знать, где находятся границы возможного, а главное, как их достичь. Чтобы практиковаться было проще, Макс предлагает однокласснице выпить и пару таблеток. Натали глупо хихикает, когда он берет ее за запястья (ебаная дура). От ее крика, по ощущениям, звенят стекла в ближайшем автомобиле.
Перестарался, с кем не бывает (Натали так и не объясняет родителям, почему не вернулась домой вовремя, и почему ее нашли утром в городском парке, замерзшую и в полном одиночестве). Макс учится на своих ошибках и делает выводы. Пару раз ему кажется, что он ведет себя не лучшим образом, но, подумав, Макс приходит к выводу, что все люди разные. Кто-то любит коллекционировать бабочек. Кто-то до полусмерти избивает одноклассника в его собственном сознании.
Нехуй было нарываться.
Особых подарков от судьбы Макс не ждет: ему нечего рассчитывать на диплом бакалавра, головокружительную карьеру и счастливую жизнь где-нибудь на элитном курорте с компанией готовых на что угодно малолеток. Довольствоваться нужно малым, постепенно замахиваясь на цели покрупнее; Макс уделяет больше внимания спорту, нежели учебе, поступает в полицейскую академию и вскоре выходит патрулировать улицы. Ему исполняется двадцать один год, когда «сверхи» захватывают Капитолий и объявляют новые порядки.
Больше не нужно прятаться.
В тридцать первом он впервые использует способность на допросе. Детектив отечески улыбается, хлопая Макса по плечу: «действуй на свое усмотрение, парень». Макс улыбается тоже; он знает, что нужно делать и как, с Натали он это уже проворачивал. И не только это, если погрузиться в приятные воспоминания.
Неизбежное повышение он отмечает в компании приятелей в самом злачном заведении города. У девицы, что дарит Максу ускользающую улыбку, фигура модели и лицо, на которое он бы с удовольствием несколько раз кончил. Отказывать себе в развлечениях подобного рода Макс не видит смысла. Знакомство с Линали продолжается в его автомобиле, затем — в постели, затем — когда она какого-то хрена возникает на пороге его квартиры несколько недель спустя, преподнося на блюде сразу несколько сюрпризов:
— ей семнадцать
— она чертов шейпшифтер
— и, к тому же, беременна
По шкале от одного до «милая, я охуенно рад» Макс оценивает свои ощущения в минус сто. Перспектива заводить ребенка его совершенно не обольщает. И даже не развлекает. Он как может вежливо объясняет рыдающей Ли, что она может засунуть свою душещипательную историю куда-нибудь подальше, после чего в ее интересах поскорее пропасть с линии горизонта. Ли мотает головой и рыдает в два раза громче: пропадать ей категорически некуда, двери в отчий дом закрыты после эпичного скандала, а Макс, разумеется, дохера похож на человека, которому очень скучно жить в одиночестве.
Джентльменские замашки Макса заканчиваются на попытке поговорить с отцом Линали, которого по итогам беседы вылавливают из воды (дело закрывают быстро: мужик был мертвецки пьян, наверняка сам свалился с пирса). Хорошего настроения ему это не добавляет; когда Ли, не поверив в официальную версию, обвиняет его в убийстве и в истерике пытается дозвониться до полицейского участка, Макс ненадолго выходит из себя. Симуляция, которую он устраивает девчонке, является лишь репетицией, о чем он любезно информирует ее в конце сеанса.
Попробуешь меня сдать — лишишься глаз на самом деле, уловила?
(Ли захлебывается рыданиями и мелко трясется с головы до ног, но находит в себе силы, чтобы пообещать впредь быть хорошей девочкой; ее голос срывается на хрип, поэтому обещать приходится трижды)
Ребенка Ли теряет через несколько дней. Нервный срыв.
Отпускать ее от себя чревато последствиями. Макса вполне устраивает зашуганное нечто, тенью скользящее по дому. Без муторной перспективы отцовства жить становится на порядок проще; солнце кажется ярче, трава — зеленее, Линали — привлекательнее. От предложения, которое он делает, нельзя отказаться: эта опция попросту не предусмотрена. Белое платье миссис Максвелл Фрост почти сливается с тоном ее кожи. Той же ночью Макс приходит к выводу, что она ему действительно нравится. Даже если плачет и отбивается. Особенно если.
Уезжать не хочется, но нужно: появляются новые связи, деловые контакты, заманчивые предложения неофициального (разумеется) заработка. Макс широко известен в узких кругах и выполняет правительственные заказы пополам с вежливыми просьбами частных лиц. Из полиции он вскоре увольняется — за два-три сеанса игр с чужими мозгами платят больше, чем детектив получает за полгода. Когда Линали отвечает на его звонок — без тени энтузиазма, что предсказуемо, — Макс лениво ухмыляется и просит рассказать, во что она одета.
С Сарой работать приходится дольше всех. Он не любит копаться в сознании жертв, даже если за это платят, но за Сару платят не только и не столько деньгами — Макс отчетливо понимает, что успешное выполнение задания может перевернуть всю его жизнь. Пятнадцать сеансов с минимальными перерывами подводят его на грань морального истощения и дают огромный простор для размышлений: он легко может сдать нанимателям девицу со всеми потрохами, но в конечном итоге решает этого не делать.
Максу нравится, когда ему все вокруг должны. Он настолько уверен в себе, что не допускает и мысли о том, что может совершить ошибку.
Как показывает практика, зря.
- - -
